Иерей Вадим Коржевский. «О трезвении».

«Бодрствуйте на всякое время и молитесь» (Мф.26:41), – заповедовал Господь некогда ученикам Своим.

Впоследствии сами ученики, повторяя и поясняя эту заповедь, говорили: «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением. Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (Кол.4:2, 1Пет.5:8). Этими словами они прямо указывали на тот путь добродетели, о котором у нас теперь пойдет речь. Это путь внимания, бодрствования и трезвения или путь собирания внутрь себя. А так как «Царствие Божие внутри нас есть» (Лк.17:21), то путь внутрь себя есть прямой путь в Царствие Божие. Поэтому св. отцы-подвижники постоянно твердят нам, что невозможно без усиленного внимания к себе преуспеть в добродетели и встать на путь спасения. Преп. Исихий Иерусалимский называет трезвение путем всякой добродетели[1]. Говоря о внимании, бодрствовании и трезвении, преподобные иноки обычно под ними разумеют одно – заключение сознания в сердце, составляющими которого являются вышеозначенные делания. Внимание есть собрание аум в сердце, бодренность – собрание воли, а трезвение – собрание чувств[2]. Преимущественное значение среди этих деланий получает трезвение, без которого невозможно осуществление первых двух и поэтому процесс самособирания и молитвенного над собой бдения чаще всего именуется подвижниками как трезвение.

По определению преп. Исихия: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца; так что он видит, как подходят чуждые помыслы, эти воры-окрадыватели, слышит, что говорят и что делают эти губители, и какой демоны начертывают и установляют образ, покушаясь, увлекши чрез него в мечтания ум»[3]. Объясняется это тем, что как находящемуся в центре круга видно по всем его радиусам, в отличие от вышедшего из центра, которому видно бывает по направлению одного только радиуса, так и собранному внутри души сознанию видно все движения сил душевных, равно как и приходящих в душу врагов. Рассеянному и находящемуся вне невозможно вовремя усматривать приход лукавых в душу помыслов и чувств, не говоря уже о том, чтобы иметь силы противостоять им. Собранный же подобно связанному пучку хрупких веточек или устроенному войску, силен бывает выдержать и победить то, что рассеянному не под силу. Зная это, преп. Исихий определяет трезвение как «духовное художество, которое, если долго и с постоянным усердием проходить его, с Божиею помощию, совершенно избавляет человека от страстных помыслов, и слов, и худых дел»[4]. Особенная же важность добродетели трезвения в том, что она открывает человеку его собственное падение. Когда человек живет во вне и вне себя, он не знает себя, когда же он начинает вникать в себя, наблюдать за собой, за своими сердечными движениями, мыслями и чувствами, то начинает видеть, насколько он страстен. От сознания этого он приходит в раскаяние и становится способен принять Искупителя.

Итак, противоположным трезвению является рассеяние. И хотя, провождающие жизнь свою в суете, мало обращают внимания на эту немощь, тем не менее, она опасна. Во-первых, как говорит св. Игнатий Брянчанинов, «человек, преданный рассеянности, имеет о всех предметах, и самых важных, очень легкое, самое поверхностное понятие», так что не в силах бывает покаяться. Во-вторых, «рассеянный обыкновенно непостоянен: его сердечные ощущения лишены глубины и силы, а потому они непрочны и маловременны». Как при этом возможно приобрести глубокую сердечную веру? В-третьих, «как мотылек порхает с цветка на цветок: так и рассеянный человек переходит от одного земного удовольствия к другому, от одного суетного попечения к другому»[5]. А такой род деятельности прямо противоречит христианскому образу жизни. Поэтому внимай себе, говорит Дух Святый через пророка Моисея, «чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль» (Втор.15:9) и не последовало за мыслью соответственное дело. Все святые старались избавиться от рассеяния, сосредотачивая все свое внимание на себе, на своем сердце, на своих мыслях, чтобы исправить и направить их по Евангелию. «Разве вы не знаете, – говорит св. Апостол, – что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто растлит храм Божий, того покарает Бог» (1Кор.3:16–17). Как понимать эти слова? «Вы – храм Божий», и по телу, и по душе, и по духу. Через наш дух соединяется Дух Святый, Который действует на душу и тело. «Кто Божий храм растлит, того покарает Бог». Слово «растлит» содержит в себе корень «тлеть», а тление, есть разрушение. Растленный душой человек – это человек, разрушивший свою личность. А «кто растлит душу, того покарает Бог» тем, что отступит от человека, ставшего недостойным того, чтобы Он в нем жил. Каковы последствия? – смерть души и погребение ее в аду.

Господь говорил, что «светильник тела есть око» (Лк.11:34), называя оком – ум человеческий, а телом – его деятельность. «Итак, если око твое будет чисто, если разум будет свободен от смешения добра и зла, если там будет одно добро, то и все тело твое будет светло, т.е. деятельность будет правильной. А если оно будет худо от заражения злом, то тело твое соответственно будет темно. Итак, смотри свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лк.11:34–35) В качестве иллюстрации приведем наблюдение, сделанное св. Игнатием Брянчаниновым по поводу читателей любовных романов. «Некоторые, – говорит он, – начитались романов, по ним настроили свой ум и сердце; впоследствии, пораженные какой-либо превратностью жизни, или по собственному внутреннему, проснувшемуся влечению, или по мановению милости Божией, эти люди захотели проводить жизнь благочестивую. Тогда-то обнаруживалось гибельное действие настроения, полученного предшествовавшим чтением. Навык к наслаждению сладострастием постоянно отвлекал их от чувства покаяния и вводил в самый подвиг наслаждение сладострастием, столь мерзостное перед Богом, соделывающее душу человека неприступной для Святого Духа, доступной для сатаны. С особенной ясностью это заметно на женском поле. Те женщины, которые читали много романов, потом предались набожности и даже подвижничеству, наиболее хотят, чтобы их новая жизнь была также романом. Они хотят быть по настроению души любовницами! Хотят, потому что воля, поврежденная неправильным употреблением ее, влечет их насильно к усвоившемуся сладострастию, а ум, ослабленный, помраченный, развращенный, плененный мыслями, сообщенными чтением, не имеет ни силы, ни способности руководствовать волей и удерживать ее от неправильного стремления. Напитанные чтением романов весьма способны к самообольщению, бесовской прелести, как стяжавшие вкус к наслаждению сладострастием, которое может действовать не только грубо, но и самым утонченным образом, непонятным и неприметным для человека, еще не свергнувшего с себя иго страстей»[6]. У него есть и другие высказывания о пагубности неразборчивого чтения, особенно книг, написанных западными подвижниками типа Фомы Кемпийского или Игнатия Лайолы, мало чем отличающихся от романов. Думается, что в контексте сказанного нет надобности вдаваться в подробные рассуждения о подобном или даже более сильном влиянии на душу человека просмотра определенного рода художественных фильмов, в особенности тех фильмов, которые поражают и распаляют и без того болезненное воображение. Кроме того, сейчас многие обращаются к христианству, пройдя через секты и усвоив там многие ложные мысли. Впоследствии они очень страдают от помыслов сомнения или хулы. И все это оттого, что не хранили своего душевного ока как должно. «Все, что мы ни сделаем вне Евангельского учения и законоположения, непременно произведет на нас вредное впечатление. Каждое дело, слово и помышление, как благое, так и злое, непременно кладет на нас соответствующую печать. Надо это знать и знать»[7], – строго предупреждает св. Игнатий Брянчанинов.

Если открыть творения преп. аввы Дорофея, или преп. Иоанна Лествичника, или св. Исаака Сирина, то можно увидеть, что их поучения, прежде всего, начинаются с призыва к отречению от мира. И все святые наставники, когда учили, как вести христианскую жизнь, в первую очередь повелевали отвергнуться мира и того, что в мире. И Господь постоянно говорил: «Не любите мира, ни того, что в мире. Кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполнивший волю Божию пребывает вовек» (1Ин.2:15–17). «Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога. Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу» (Иак.4:4). Впрочем, есть изречения, говорящие и о противоположном, вроде таких, как это: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо не послал Бог Своего Сына в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Ин.3:16–17). Из всех этих высказываний ясно только то, что есть два значения «мира». В одном значении в Свящ. Писании употребляется слово «мир» для определения таких понятий, как вообще тварное бытие и упорядоченная совокупность всего сотворенного Богом, или как общество разумных свободных существ, включая ангелов и человека, или просто людской род и те условия, в которых он живет. Другой «мир» в Свящ. Писании описывается как мир, который «во зле лежит» (1Ин.5:19), в котором царствует смерть (Рим.5:14) и у которого есть свой князь – сатана (Ин.12:31). Соответственно, дух, царствующий в этом мире, есть «дух антихристов» (1Ин.4:3), и мудрость его есть «безумие перед Богом» (1Кор.1:20). Говоря языком обыденным, этот мир и есть та культура, которая ныне царствует, и царство которой характерно тем, что совершенно противоположно Царству Божиему.

Свое начало такая культура берет от первой четы человеческой. Первый же родившийся у них сын Каин за свою деятельность получил проклятие Божие. «И пошел Каин от лица Господня, т.е. в сторону от Бога противоположную, и поселился в земле Нод, на восток от Эдема» (Быт.4:16). Там он «построил город» (Быт.4:17), вероятно, с целью воевать и защищаться. В шестом же его колене родился сын Ламех, который взял себе две жены: «имя одной Ада (украшение гарема), а второй – Цилла» (тень, приятная прохлада), что свидетельствовало уже о грубом проявлении чувственности, ибо он взял не просто женщин, а самых красивых, и не столько для деторождения, сколько для удовлетворения похоти (Быт.4:19). Из детей рожденных Адой, первый сын Иавал стал «отцом живущих в шатрах со стадами, т.е. с ним возникли кочевой образ жизни и земледелие. После того, как установилась сытая, привольная жизнь, появилась нужда в развлечениях, и второй ее сын Иувал придумал для этого разные музыкальные инструменты. Рожденный от Циллы Тувалкаин научился ковать железо, в результате чего появилось первое оружие войны. А сестра Тувалкаина называлась Наима» (Быт.4:22). В переводе с еврейского Наима означает прелестная и исключительно красивая. В толковании св. Иоанна Златоуста между строк можно прочитать, что, имея такую красоту, она стала ее продавать. Согласно другим толкованиям она изобрела ткачество, что вполне логично, ибо с ее ремеслом напрямую должна была быть связана мода. Вот такое начало берет так называемый культурный прогресс, который является скорее прогрессом греха, чем святости, ибо о Боге никто из потомков Каина и не вспоминает.

Противоположное каинитам направление взяли сифиты. Они первые, кто начал служить Богу в молитве, установив богослужение (Быт.4:26). Люди этого поколения старались всей своей благочестивой жизнью угодить Богу (Быт.5:24). Некоторые представители этого поколения за чистоту и святость жизни своей сподоблялись прозорливости и ясного видения того, к чему может привести жизнь, созидаемая на началах отчуждения от Бога (Иуд.1:14–16). Эта жизнь именуется ими откровенно нечестивой, греховной, злой (2Пет.2:5), в отличие от жизни чистой, святой, доброй (1Сол.4:7).

С тех пор и до сих пор существуют эти два направления жизни. Один путь – служение Добру, другой – служение злу. Сторонников последнего служения в мире, «лежащем во зле», гораздо больше оказывается, чем сторонников противоположного служения. Из-за многочисленности злых и греховных проявлений в мире сем, святые Отцы обыкновенно словом «мир» и обозначают совокупность всех греховных движений. «Когда, – говорит св. Исаак Сирин, – в совокупности хотим наименовать страсти, называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями»[8]. Такой мир не может не омрачать тех, которые устремляют к нему свои вожделенные взоры. И даже те, которые подвизаются выйти из тьмы мира, доколе находятся еще среди него, не могут видеть оплетений его. «Мир удерживает в себе не только учеников и чад своих и тех, которые связаны им, но и нестяжательных, подвижников, тех, которые сокрушили узы его и, одним словом, стали выше его. Вот и их различными способами начинает уловлять в дела свои, повергает к ногам своим и попирает»[9], – говорит тот же святой Отец. Как видим, мир держит в оковах даже тех людей, которые подвизаются выйти из него. Те же, которые находятся среди мира, бывают вообще не в силах преодолеть его пленяющего действия, подобно упившимся вином, не только не могущим преодолеть его опьяняющего действия, но порой даже сознать пагубность своего состояния. Пьянство от страстей подобно пьянству от вина. «Пьянство от вина есть, – по слову св. Тихона Задонского, – когда человек выше меры употребляет вино, а пьянство не от вина, когда человек любовью мира сего, суетными мыслями и беззаконными начинаниями упивается. Упившийся от вина часто не знает, что говорит и делает, и ни стыда, ни страха не имеет, и что ни делает, почти все смеха достойно делает. Так упившийся любовью мира сего и прочими беззаконными мыслями, не знает, что делает; то за то, то за другое хватается, но все начинание и дело его против него есть»[10]. Такой, например, знает, что умрет, но копит богатство, или видит тщетность славы, но все равно к ней стремится. Все это делает пьянство, не от вина, но от любви мира сего произошедшее, которое так омрачает ум, что упившийся этой любовью сам не знает, что делает. Но «упившийся от вина и сикеры удобно истрезвляется, а упившийся любовью мира сего, с великой трудностью. Похоть, которая в нем живет и обезумляет его, много причин вымышляет и не допущает ему истрезвиться. Мне, де, ради жены, ради детей, ради старости моей немало надобно»[11]. Но как «пьяный от вина не чувствует, сколь вредно есть пьянство, пока упивается, так и упившийся от похотей мира сего не знает, сколь вредны похоти те, пока в них пребывает. Ибо как у того, так и у сего ум помрачен бывает. Упившийся от вина, как начнет истрезвляться, познает, сколь вредно есть пьянство, так и упившийся от похоти мира, когда начнет в чувство приходить, познает, сколь вредны суть похоти мира сего»[12]. Потом, что чувствует пьяный, когда отрезвляется? Головную боль и общую расслабленность. Так и отрезвляющийся от похотей мира сего ощущает душевную расслабленность, духовное бессилие. Кроме того, «истрезвившийся от пьянства, жалеет и стыдится, что без меры употреблял вино, в бесчувствии был и бесчинно поступал, и так сам себе вредил и людям смех был, так и христианин, пришедший в чувство, жалеет и стыдится, кается и сокрушается, что за прихотями мира сего гонялся, оставлял истинное добро, и все прежние дни, как погибшие, оплакивает»[13].

Но самое страшное то, что если человек пристрастится к миру, то он легко и даже естественно, по утверждению св. Игнатия Брянчанинова, отвергается Христа, принимая антихриста, ибо «при служении миру невозможно служение Богу… Друг мира соделывается непременно, может быть незаметно для себя, злейшим врагом Бога и своего спасения. Миролюбие вкрадывается в душу как тать, пользующийся мраком ночи – нерадением и невниманием к себе»[14]. Примером тому является иудейское духовенство, которое распяло Христа из-за нежелания отречься от мирских благ. По этой же самой причине в конце мира люди примут антихриста. «Страшно миролюбие, – делает вывод св. Игнатий, – оно входит в человека неприметным образом и постепенно, а, вошедши, соделывается его жестоким и неограниченным владыкой. Постепенно приготовились человеки и стяжали душевное настроение, способное к богоубийству: постепенно они приготовляются, стяжевают настроение и характер, способный к принятию антихриста»[15]. Постепенно и незаметно. Поэтому Господь и повелел последователям своим распяться миру, как это сделал Апостол, сказавший: «Для меня мир распят и я для мира» (Гал.6:14). Как мир распинается человеку, а человек миру? Когда человек отрекается от мира, оставляет имущество и суетные дела, тогда распинается мир ему. А когда, освободившись от внешних вещей, он подвизается против самих услаждений и пожеланий, тогда, умертвив свои страсти, он сам распинается миру. Первой ступенью отречения от мира является отказ от всего лишнего, второй – отказ от пристрастия к вещам. Добродетель не в том, чтобы мало иметь, а чтобы не пленяться этим. Можно иголку с ниткой иметь и о них все время думать. Полное освобождение от мира, есть освобождение от пристрастий к нему. Когда человек освобождается от мирских пристрастий, тогда он может жить среди мира, и это ему не повредит. Но дойти до этого удобнее через первичное отречение и телесное удаление от мира.

Как же жить человеку среди мира, если у него нет возможности телесно удалиться от него? Как находиться в житейском и не пристращаться к нему? Как утверждает св. Феофан Затворник, в этом нет ничего невозможного. «Есть у нас поверье, и чуть ли не всеобщее, что коль скоро займешься чем-либо по дому или вне его, то уже выступаешь из области дел Божеских и Богу угодных. Оттого, когда породится желание жить богоугодно или зайдет речь о том, то обыкновенно с этим сопрягают мысль, что уж коли так, то беги из общества, беги из дома в пустыню, в лес. Между тем, и то и другое не так. Дела житейские и общественные, от которых зависит стояние домов и обществ, суть Богом определенные дела, исполнение их не есть отбегание в область небогоугодную, а есть хождение в делах Божеских»[16]. Исходя из этого, он советует возыметь убеждение, что деятельность домашняя и общественная есть деятельность богоугодная, ибо «на все сюда относящееся есть особые заповеди. Заповедей же исполнение как будет неугодно Богу?!»[17] Отчего не ладятся дела житейские? «Житейские дела лезут в сознание и память о Господе вытесняют. А следует, наоборот, о житейских делах хлопотать, но как о Господнем поручении и как перед Господом»[18]. Например, приходит к нам человек, а мы читаем Слово Божие. Вот, думаем, принесла его нелегкая, отвлекает от богоугодной жизни, а Господь послал этого человека и смотрит, как мы с ним поступим. Или мать стоит на молитве утром, а ребенок в это время просыпается и плачет. Что ей делать – молиться дальше или пеленать его? Разве пеленание – это богоугодное дело? Пеленание вряд ли, но любовь точно дело Божие. Подавление религиозных чувств зависит, как говорит св. Феофан, «не от природы житейских дел, а от нашей оплошности, по которой попускаем себе погрязнуть: и мыслями, и чувствами, и желаниями, и заботами в одно житейское. А ведь этого может и не быть»[19]. Для этого следует в хлопотах быть не всей душой, а, так сказать, одними концами ее рук и ног, и касаться их одной поверхностью внешних чувств, тогда как остальная часть вся обращалась бы к Богу.

Говорят, все время суечусь, имея в виду множество дел. Согласимся, что человеку приходится делать много дел, но это не обязательно составляет суету. Суета образуется от того, что человек при совершении одного дела думает о многих еще несовершенных делах и мятется. Таким образом, суету создают не дела, а образ их совершения. К тому же, совсем бросить совершение житейских дел нельзя. Мы связаны в отношении их заповедями, так что, не исполняя их, делаем Богу неугодное дело.

Еще бывает убеждение у людей, что для того, чтобы Богу угодить, надо делать какие-то великие подвиги: держать строгий пост, читать множество молитв, акафистов, канонов, кафизм. Но св. Феофан Затворник считает большим заблуждением то, «когда думают, будто для неба или – по-прогрессистски – для того, чтобы сделать и свой вклад в недра человечества, надо предпринять большие и громкие дела. Совсем нет. Надобно только делать все по заповедям Господним. Что же именно? Ничего особенного, как только то, что всякому представляется по обстоятельствам его жизни»[20]. Верный путь к богоугодной жизни, указанный Господом, есть исполнение заповедей: просящему дай, обидчика прости, грешника не осуждай, с соперником скорее мирись, недостает чего – молись и т.д. «Мне кажется, здесь все ясно и просто, – говорит св. Феофан, – и нечего Вам томить себя мудреными задачами. Надо выбросить из головы все планы о многополезной, многообъятной, общечеловеческой деятельности, какою бредят нынешние умники[21]. В житейском быту если есть что мешающее духовной жизни, то это совсем не дела и занятия, а пустая многозаботливость, точащая сердце[22]. Эта многозаботливость, точащая сердце и покоя ему не дающая, есть болезнь падшего, который взялся сам устроить свою судьбу и мечется во все стороны»[23]. Так что житейские дела не есть суетность, напротив, это Божии дела, только совершать такие дела надо с сознанием, что, исполняя их, мы волю Божию исполняем. Следовательно, для того, чтобы научиться вниманию и трезвению, нужно исполнять общественные и частные дела, потому что рассеянность не с ними соединена. Напротив, рассеянность соединяется с праздностью. И чтобы научиться вниманию, нужно, следовательно, не отвергнуть вообще дела, а отвергнуть дела пустые, праздные. «Занятие полезное, в особенности занятие служебное, сопряженное с ответственностью, не препятствует к сохранению внимания к себе, – подтверждает эту мысль св. Игнатий Брянчанинов, – оно руководствует к такому вниманию… Деятельность – необходимый путь к бдительности над собою»[24]. Надо только приучиться начинать и совершать любое дело с молитвой, с возношением своего ума к Богу.

Итак, сущность трезвения в том, чтобы ум был сосредотачиваем на Боге и вещах духовных, не опьяняясь страстями и суетой. Отсюда делается понятным закономерность такого рода наставлений: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно» (Лк.21:34). Чтобы ум не помрачался, требуется соблюдать умеренность во всем: в употреблении пищи и пития, во сне, в беседах и в житейских делах. Утерявшему правильность удовлетворения естественных пожеланий плоти, невозможно выйти из образовавшегося вследствие этого плотского состояния и приобрести светлость ума, способного беспрепятственно совершать духовные занятия, а значит и невозможно одержать победу над врагами своего спасения – грехом, диаволом и смертью. Ибо как наставляет преп. авва Пимен: «Доколе котел разогрет горящим под ним огнем: дотоле не дерзает прикасаться к нему ни муха, ни какое другое пресмыкающееся. Когда же котел остынет: тогда свободно садятся на него все гады. Подобное этому совершается и с иноком. Доколе инок пребывает в духовном делании: дотоле враг не находит возможности победить его»[25]. Духовное же делание состоит прежде всего в памятовании Бога и в «отрезвлении» от всего препятствующего этому (1Кор.15:34). Великое усердие в этом делании показывал сам давший это наставление, как видно из следующего случая.

Однажды авва Исаак сидел у аввы Пимена. В это время раздался голос петуха. Авва Исаак спросил у аввы Пимена:

– Авва, здесь есть петухи?

Пимен ему отвечает:

– Исаак, зачем ты принуждаешь меня говорить об этом. Ты и подобные тебе слышат петухов, а тому, кто трезвится, нет дела до них.

Проходящие подвиг трезвения хотят быть «незнающими ничего, кроме Иисуса Христа» (1Кор.2:2), «в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол.2:3). Польза от такого «незнания» настолько ощутима и предпочтительна, что побуждает к такого рода поведению, от которого неведающие сего приходят в великое недоумение. Да и как не прийти в недоумение нам, рассеянным и стремящимся к собиранию всякого рода сведений от всевозможных информационных источников, когда мы прочитаем в Отечнике об одном подвижнике, жившем в пустыне со своим учеником и не знавшем даже его имени, хотя ученик тот находился при нем около двух лет. И в доказательство тому, что это было действительно нелюбопытство ради Бога, служит пример действия другого подвижника, пришедшего к нему по делу и спросившего об имени ученика его. Когда же он узнал о том, что старцу неизвестно имя ученика его, то, уразумев настоящую причину такого незнания, рассудил как истинный делатель трезвения: «Если ученик твой при тебе живет два года, и ты не знаешь имени его: то зачем мне узнавать имя его для одного дня?»[26]. Св. Игнатий Брянчанинов, поясняя такое странное для нас поведение, пишет, что «древние иноки-безмолвники, храня со всевозможным тщанием безмолвие души, крайне охранялись от любопытства, от всякого излишнего знания, могущего нарушить безмолвие сердца и прервать его таинственную беседу с Богом»[27]. И вспоминает случай, описанный в Добротолюбии об авве Филимоне, который не интересовался делами ученика своего и никогда не спрашивал его: куда он ходил, и что он делал. Он не изменил этому правилу даже тогда, когда его ученик отсутствовал продолжительное время, посетив Александрию, Константинополь и не известив об этом своего наставника. И не только безмолвники, но даже и настоятели монастырей в древности являли подобные примеры, как тот игумен, который ходил в Александрию по какому-то делу и когда по возвращении был спрошен своей братией о том, что видел в городе, то ничего не мог сказать, разве что:

– Поверьте, братия, кроме епископа, я никого там не видел.

На их удивление по поводу случившегося с городом, он дал такое объяснение:

– Я старался, когда шел по городу, ни на кого не смотреть и никого не видел, кроме епископа.

Подобных случаев в жизни христианских подвижников встречается довольно много и учат они тому, что все силы ума своего и сердца следует обращать единственно к вещам духовным, не обращая внимания своего на вещи преходящие. Ведь если «образ мира сего проходит» (1Кор.7:31), то неразумно его запечатлевать в своем сознании. Так что христианину, если он действительно хочет, чтобы по имени его было и житие его, необходимо все внимание ока души своей сосредоточить на образе Христа, явленном в Евангелии и внимать единственно этому образу «доколе не изобразится в нем Христос» (Гал.4:19), по образу и подобию Которого он сотворен.

 

[1] Преп. Исихий Иерусалимский. Добротолюбие. Т. 2. Слово о трезвении и молитве. Гл. 3. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1992. С. 158.

[2] Св. Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. Путь ко спасению. Отд. 3. М., 1994. С. 206.

[3] Преп. Исихий Иерусалимский. Добротолюбие. Т. 2. Слово о трезвении и молитве. Гл. 6. 1992. С. 158.

[4] Там же. Гл. 1. С. 157.

[5] Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 1. С. 371.

[6] Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 5. Гл. 49. С. 363.

[7] Там же. С. 365.

[8] Св. Исаак Сирин. Слова подвижнические. Сл. 2. С. 15.

[9] Там же. Сл. 21. С. 83.

[10] Св. Тихон Задонский. Творения. Т. 4. Гл. 51. С. 103.

[11] Там же. С. 104.

[12] Там же. С. 108.

[13] Там же. С. 108.

[14] Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 5. Гл. 41. С. 306.

[15] Там же. С. 308.

[16] Св. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на не настроиться? 49. Л., 1991. С. 179.

[17] Там же. С. 179.

[18] Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Вып. IV. 554. С. 7.

[19] Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Вып. II. 275. С. 128.

[20] Св. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на не настроиться? 16. С. 59.

[21] Там же. 16. С. 60.

[22] Там же. 63. С. 227

[23] Там же. 49. С. 181.

[24] Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 1. С. 373.

[25] Преп. Пимен Великий. Отечник. § 9. С. 294.

[26] Авва Иосиф Панефосский. Отечник. § 8. С. 277.

[27] Там же. С. 277.

Иерей Вадим Коржевский. «О трезвении» из книги «Пути спасения христианина» (источник: Азбука.ру).