Схиархимандрит Гавриил (Бунге). «Блажен бодрствующий!»
Современный человек привык считать ночь прежде всего временем заслуженного отдыха. Если же по своей воле он остается бодрствующим, то это связано либо с необходимостью работы, либо с каким-то празднеством, либо с чем-то подобным. Люди Библии и отцы, конечно, спали, как и все люди, однако, ночь была для них также и излюбленным временем для молитвы.
* * *
Сколько раз в псалмах говорится о том, что молящийся размышляет о законе Господнем не только днем, но и ночью (Пс.1:2), что и ночью простирает он руки свои в молитве к Богу (Пс.76:3, 133:2.), что он и «в полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои» (Пс.118:62). Как мы уже видели, и Христос имел обыкновение подниматься в гору, чтобы молиться всю ночь (Лк.6:12) или утром «весьма рано» удаляться «в пустынное место» и там молиться (Мк.1:35).
Господь настойчиво увещевает своих учеников «бодрствовать и молиться» (Мк.14:38; Лк.21:36), к этому добавляется и другой мотив: «не знаете, когда наступит это время», то есть время возвращения Сына Человеческого (Мк.13:33), и ослабленные сном, можете «впасть в искушение» (Мф.26:41).
И Апостол, который, по его собственному свидетельству, проводил многие ночи «в бдении», настойчиво увещевает: «будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением». Не в последнюю очередь именно этими молитвенными бдениями христианин отличается от сонных детей века сего.
«Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать. Ибо все вы – сыны света и сыны дня: мы – не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться. Ибо спящие спят ночью, и упивающиеся упиваются ночью. Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения (1Сол.5:4).
Древняя Церковь всем сердцем приняла этот пример Христа и апостолов и на практике последовала их увещеваниям. Бдение является одним из самых древних обычаев первоначальной Церкви.
Бодрствуйте о жизни вашей: да не погаснут светильники ваши, и чресла ваши да не будут развязаны, но будьте готовы, ибо не знаете часа, в который приходит Господь ваш.
Настоящий христианин подобен солдату. «Молитва – оплот веры», наш щит и меч против подстерегающего повсюду врага». «Итак, да не ходим никогда безоружными».
Днем будем помнить о бдении, а ночью о бодрствовании. С оружием веры да сохраним знамя нашего Водителя, да будем в молитвах ожидать трубы ангельской!
Эта «эсхатологическая черта» ожидания второго пришествия Господа среди первых христиан, чья вера нередко проходила через испытания кровавых гонений, перешла к тем «воинам Христовым», коими считали себя древние монахи.
Можно видеть, как они живут, затерянные в пустыне, ожидающие возвращения Христа как законные сыновья ожидают возвращения отца или как войска ожидают возвращения царя, или как преданные слуги ожидают своего господина и освободителя. Они не заботятся об одежде, не беспокоятся о пище, но проводят время в пении гимнов и в ожидании пришествия Христа.
Что касается ночного сна, то молись с вечера два часа, считая их от захождения солнца, а кончив славословие /Богу/, спи шесть часов, потом встань на бдение и бодрствуй остальные четыре часа. И в летнее время также; но сократи славословие и читай менее псалмов, ввиду краткости ночей.
Для измерения времени вместо точных часов, коих, разумеется, еще не было, служило то число стихов псалмов, которое, как знали по опыту, можно было прочесть за один час. Шесть часов сна, половина ночи, были вполне разумным количеством. Конечно, чтобы вставать ночью, требовалось определенное усилие воли. Нет ничего удивительного в том, что со временем первоначальное рвение ослабевало даже среди духовенства. По этой причине великий аскет Нил Анкирский настоятельно увещевает дьякона Иордана:
Если сам Христос, Господин всего, желая научить нас бдению и молитве, проводил «всю ночь в молитве к Богу», также «около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога», и пророк говорит: «В полночь вставал славословить Тебя за праведные суды Твои», то удивляюсь я, как ты спишь и храпишь всю ночь, и совесть твоя не осуждает тебя! Прими же, наконец, решение стряхнуть с себя сон, ведущий к смерти, и предайся неусыпной молитве и псалмопению.
Молитвенное бдение, которое и отцам-то давалось не без труда, требующее постоянного усилия воли, никогда не было простым аскетическим испытанием сил «ради победы над природой». Ибо «природа», так подавляемая, рано или поздно отстояла бы свои права.
Человек Библии и отцы имели различные основания для столь высокой оценки молитвенного бдения. Мы уже говорили об эсхатологическом «ожидании Господа», которое должно быть присуще каждому христианину. Оно придает времени совершенно новое качество, сообщая устойчивую цель его бесконечному потоку и запечатлевая таким образом всю жизнь, направленную к этой цели. Одно дело – «проживать свой день» и совсем другое – жить, «как мудрые, дорожа временем», памятуя о том, что мы не знаем «дня Господня»!
Бдение рождает в молящемся то «трезвение», что предохраняет христианина от сонливости и от обольщения сынами тьмы. А трезвение духа, «утончающее» его, в отличие от сна, дух «огрубляющего», делает бодрствующего восприимчивым к видению тайн Божиих.
От того, кто, как Иаков, бодрствовал над стадом своим , удаляется сон, а если ненадолго и овладевает им, то такой сон подобен бдению. Горение сердца не позволяет ему провалиться в сон. Ибо он поет псалмы вместе с Давидом: «Просвети очи мои, да не усну я сном смертным».
Кто дошел до этой меры и вкусил ее сладости, поймет сказанные слова. Воистину такой человек не упьется физическим сном, но удовольствуется лишь тем сном, что требует природа.
О том, что имеется в виду под этой «мерой» и ее «сладостью», можно догадаться по слову отца монахов преп. Антония Великого, донесенному до нас Иоанном Кассианом, который слышал его от аввы Исаака:
А чтобы вы получили представление об истинной молитве, я расскажу вам не о своем опыте, а об опыте блаженного Антония. Мы знаем, что он иногда стоял на молитве до того, что когда, во время молитвы в восхищении ума, взошедшее солнце начинало его жечь, мы слышали, что он в горячности духа взывал:
«Солнце, что ты препятствуешь мне, как будто для того и восходишь, чтобы отвлечь меня от блеска этого истинного света?».
И Евагрий уверяет нас, что лишь с трудом дух наш способен днем видеть духовно постигаемый мир, поскольку при свете солнца чувства наши отвлекаются отчетливо видимыми вещами и тем самым рассеивают внимание духа. Ночью же, во время молитвы, этот мир открывается ему в созерцании, весь озаренный светом… Сам Евагрий получил это откровение духовного мира ночью, когда он, бодрствуя, размышлял над текстом одного из пророков.
Сегодня те немногие, кто еще совершает «молитвенное бдение», то есть встают глубокой ночью и совместно читают молитвы – это лишь члены строгих, так называемых «созерцательных орденов». Современная жизнь, отмеряемая по часам минутами и секундами, со всеми ее стрессами не очень-то благоприятствует этой практике. Жизнь человека в древности текла спокойнее. День между восходом солнца (около шести часов) и заходом (около восемнадцати часов) был разделен на части, по три часа в каждой; поэтому в древности время молитвы приходилось на третий, шестой и девятый час, то есть на 9.00, 12.00 и 15.00.
В «эти последние времена» даже большинство членов орденов должны довольствоваться меньшим. И все же пример Христа и правило, изложенное в письме отшельника Иоанна Газского, которое мы цитировали, указывают нам на то, о чем, по сути, идет речь, и каким даже сегодня может быть «молитвенное бдение». Конечно, едва ли и сам Христос проводил в молитве каждую ночь. Однако Он, несомненно, имел обычай удаляться для молитвы поздним вечером, после захода солнца, или «вставать рано, еще в полной тьме», как делал уже благочестивый Псалмопевец. Именно это время и отцы чаще всего отводили для молитвы. Каждый должен находить время, руководствуясь своим опытом, следуя совету духовного отца, который должен учитывать возраст, здоровье и духовную зрелость. Во всяком случае безусловно одно: без усилия бодрствования невозможно достичь того «трезвения» духа, которому монах Исихий с Синайской горы, воздает столь восторженную хвалу:
Сколь блага, приятна, светла, сладостна, вседобротна, яснозрачна (веселолица) и прекрасна добродетель трезвения, Тобою, Христе Боже, благоуправляемая и человеческим умом в великом смирении бодренно проходимая! Ибо она «до моря и глубины» созерцаний простирает ветви свои и «до рек» сладких божественных тайн – «отрасли свои»… Трезвение подобно лествице Иакова, на верху которой восседает Бог и по которой ходят Ангелы…